По рекомендации милейшего Вертера де Гёте взялся за розыски прозы некоего Василия Лёвшина, писавшего в екатерининскую и постекатерининскую эпоху. На книжных просторах славного города С. таковая проза отыскалась лишь в виде сборника "Приключения славянских витязей", составленного Е.А. Костюхиным и увидевшего свет в 1988 году в издательстве "Современник". О самом сборнике планирую написать в одном из последующих постов, пока же речь пойдёт только о Михаиле Чулкове, чья "Повесть о Силославе" также представлена в нём.

Михаил Дмитриевич Чулков (1734 — 1792) в своей жизни побывал и лакеем, и актёром, и чиновником. К концу своего пути даже обрел дворянское звание. Известен же он прежде всего как издатель сатирического журнала "И то и сё", автор романа "Пригожая повариха" (это суперхит второй половины 18 века), создатель "Сельского лечебника" (!) и "Собрания русских песен". Нам же он интересен прежде всего как сочинитель "Пересмешника", своеобразного синопсиса сказочных повестей вполне себе героической тематики (сам автор называет её "ироической").

Костюхин квалифицирует "Повесть о Силославе", входящую в "Пересмешник", как волшебно-рыцарскую, намекая на некую полемику Чулкова со средневековой западной беллетристикой. Мне же прочитанное навеяло совсем иные ассоциации. И сам стиль изложения (витиеватый и нарочитый), и сюжетные перипетии (что-то латиноамериканское, а то и болливудское) , и характер героев (инфантильно-сентиментальный) — всё это очень сильно смахивает на арабские сказки "Тысяча и одной ночи". Переведённые на французский язык Антуаном Галланом в начале 18 века, эти арабские сказки в короткое время стали безумно популярны в Европе. Россия в этом плане исключением не была, потому и некая стилизация под "Тысячу" вовсе не представляется невероятной.

Чулковский герой, витязь Силослав, вовсе не похож на былинных богатырей киевского цикла. Он вял, мечтателен и подвержен сплину. Его постоянно опекают разнообразные женщины, начиная от богинь и кончая смертными грешницами. Это, однако, яркая примета "бабского века" в русской власти, щедро удобренная французским куртуазным влиянием.

Повествование скучновато, изобилует матрёшечными вложениями (история в истории), да и обрывается, не дойдя до логического конца. Однако в целом вещь не безынтересна, и ознакомиться с нею стоит. По сути, это один из первых литературно обработанных опытов русского фэнтези, синтезирующих древние богатырские бранные традиции и авантюрную литературу иноплеменного толка.

В заключение пассаж из текста.

цитата

Ты теперь сетушь, что лишился своего счастья, которого ты истинно не имел и иметь никогда не можешь, потому что нет его на сём свете. Люди дают имя сие богатству и тем погрешают сами против себя, ибо, получив оное, получают с ним всякое беспокойство; другие именуют оным высокие степени, а наипаче престол; но сколько великие господа претерпевают печали, о том уже все известны. Мудрейшие дают сие имя мудролюбию и спокойствию души, но сие спокойствие не что иное, как преддверие к счастью, а прямого благополучия ни один смертный не только получить, но и вообразить не может.

Какова моралистика?